Утро первого дня Нового года в комнате дома престарелых было наполнено радостным ожиданием. В этот день обитательницы комнаты ждали в гости своих сыновей - те обещали навестить матерей по случаю праздника...
- Катя, - попросила "ходячую" Катю лежачая Маня. - Глянь в окошко, что там!
Кате не надо было объяснять, "что там" хотела бы увидеть Маня - понятное дело, идущего в гости к матери сыночка...
- Погоди, подруга, сейчас сбегаю! - отозвалась Катерина. Подвинула поближе стул, оперлась на него по крепче и пошаркала на своём "коне" к окошку.
- Ну что там, Маня... Солнышко светит, снег чистый-чистый... - сообщила подруга.
И подумала про себя: " И дорога из города хорошо расчищена. По такой дороге мой Павлик на своей-то новой машине мигом примчится..."
Ей было будто немного совестно перед подругой, что у неё такой благополучный сын: сам на заводе инженером работает, жена - экономистом. Внучка, их дочь, учится в институте... Всё хорошо, не то, что у Маниного сына...
Старухи давно знали всё о жизни друг друга до мельчайших подробностей, а пересказывали свои истории снова и снова для того, чтобы не выветрилось что-нибудь важное из слабеющей памяти...
Катя давно рассказала Мане, что уехать из деревни в город её и её старика уговорил Павлик: тяжело, мол, мне к вам, старым, мотаться в вашу деревню каждый месяц. Легче будет за вами смотреть, если будем вместе жить. Да и квартиру побольше получим - ведь в коммуналке в одной комнате ютимся...
Особенно тяжело расставался с родным местом Катин покойный муж - вздыхал по ночам, кряхтел - да что делать, надо семье сына помочь - ведь сколько лет им ещё тесниться на 10 квадратах да с соседями унитаз да ванну делить!
А старик-то Катин участником войны был - как прописали его в комнату сына - мигом квартиру получили! Четырёхкомнатную! Сноха от счастья неделю слёзы лила - уж думали, умом тронулась.
И отдельную комнатку старикам выделили - живи и радуйся! Только радовался старик-то Катин недолго - через год умер. Да ведь давно известно - старое дерево не пересаживают...
- И как плохо, подруга, что старики враз вместе не умирают - уж больно тяжело старому человеку овдоветь! - рассказывала Катерина. - И я было за ним засобиралась - инсульт со мной сделался. Да, видно, не подошло ещё моё время - встала кое-как на ноги... Кое-как... Ходить за мной было всё же надо, ведь ни сготовить, не постирать-то я не могла...
Вот тут-то и стала моя сноха злиться да фыркать: дверями хлопает, посуду швыряет. Ссориться стала с Павликом, кричать плакать... Ну, конечно, за родной-то матерью ухаживать устают, а кто ей я-свекровь...
- Ну и говорю я сыну: "А отдай ты меня, Павлик, в дом престарелых. Какая мне, старухе, разница где доживать. А вам с женой ещё жить да жить - зачем её сердить..."
Вскипел было Павлик: " Я ей покажу "сердиться!"...
Вздохнула Катерина, взяла припрятанную тряпку и взялась перед приходом гостей чистоту наводить: на пАголенках (так называют верхнюю часть валенок), ползком, протёрла пол, опираясь на стул, вытерла пыль с подоконника и тумбочек...
А у Мани совсем другое дело. У неё сын был непутёвый. Из тюрьмы она его ждала. Как раз перед Новым годом должны были его выпустить - вот и обещал сразу приехать.
- Ты не думай, Катя, что раз он сидит, так и человек совсем негодный - нет, просто так уж жизнь его сложилась - жена его сгубила, - рассказывала уже в который раз Маня. - Парнем он был жалостливым да честным, всем помочь старался... Привёз свою Женю с Дальнего Востока - он там в Армии служил. Продавщицей вмагазин она работать устроилась, да каждый вечер с работы свой "товар" носить стала.
Как ужин - так выпьют "для аппетиту"... Уж сколько раз говорила я им, что до добра такой "аппетит" никого ещё не доводил, только Женька всё смеялась: " Как же - быть у воды и не напиться!"
- Вот и допились,- продолжала Маня. - С работу Женьку прогнали, а Саня мой уж к тому времени тоже не работал. Стали воровать. Сбились вместе с такими же в банду и рыскали по соседним деревням: где что добудут... Из моей-то избы уж давно вынесли всё, что им сгодилось. А уж пенсию свою как я на себе ни прятала - всё равно крали. От этого у меня ноги совсем отнялись, и попросилась я сама в дом престарелых...
Вот и посадили их за воровство. Только Саня-то мой, похоже, спохватился, одумался. В письмах прощения просит. Про Женьку ни слова - видно, один вернётся...
Женщины замолчали. Короткий январский денёк потускнел, скоро вечер... Может быть, забыли сынки про свои обещания, а может быть, что-то случилось, не дай Бог...
Когда совсем стемнело и старухи молча лежали на кроватях, в комнату вошла дежурная медсестра и спросила Маню: "Прохорова, у вашего сына шрам на щеке есть?"
Маня вздрогнула: "Есть! Что с ним, где он!"
- Да не беспокойтесь вы так! - ответила медсестра. Здесь он, в подвале, в котельной сидит. Пришёл обросший, в дырявых ботинках, в осенней одежонке, промёрз, от холода его колотит. Плачет: "Обещал к матери придти, да в таком виде показываться не буду - испугается!"
Маня в слезах схватила руку доброй вестницы и стала целовать: " Наташенька, милая, вот возьми денег - накормите его, чайком горячим напоите!"
Наташа смущённо отдёрнула руку: "Ну что это вы руки-то мои слезами поливаете! Уж напоили чаем вашего сына, греется он! Завтра утром и к вам заявится."
Маня счастливо всхлипнула. Взгляд её упал на подругу. Катерина лежала неподвижно, уткнувшись лицом в подушку. Маня испугалась: "Живая ли?" Окликнула подругу.
Катя вздрогнула - она тайком плакала. Маня облегчённо вздохнула: "Живая, слава Богу!"